Эссе Дарьи Хохловой о выставке
Даши Кузнецовой «Кто у меня мать на самом деле?»
Даша Кузнецова, Стол (23) (деталь), 2018
Оглядка на получателя никогда не способствует пониманию произведения или формы искусства... Ибо ни одно стихотворение не предназначено читателю, ни одна картина зрителю, ни одна симфония слушателю.

Вальтер Беньямин, «Задача переводчика»


В своей выставке художница принципиально отказывает зрителю в стройном и последовательном объяснении своего творчества и вписывании его в какой-либо идейный и теоретический контекст. Изначально ее выставка не имела названия, а вместо описания концепции проекта Даша Кузнецова предлагает эпиграф, взятый из «Туннеля эго» Томаса Метцингера:

«Затерявшегося в грезах наяву рано или поздно найдет и съест другое животное»[1].

Это высказывание Метцингера о «грезящем животном» начинается со слов о том, что у «существа должен быть якорь в реальном мире». Таким «якорем» становится материальное произведение искусства, которое существует отдельно от художника и позволяет ему обрести устойчивую перспективу, отделив «грезы наяву» от себя самого. Это сильно соотносится с интересом Кузнецовой к составлению карт сновидений, где миры разных снов складываются в один цельный географический ландшафт.


Карта снов из личного архива художницы, фотограф Аглая Герасимова
С одной стороны, такие карты снов можно рассмотреть как альтернативу ситуационистской психогеографии Ги Дебора, а с другой, их роднит с произведениями искусства, то, что в их основе лежит «некое отдаление от представленной в них прожитой реальности» [2]. Формат карты позволяет очертить, ограничить и «объективизировать» грезы, создать перспективу наблюдателя, который может по своему желанию бегло перемещать взгляд с одного места карты на другое и имеет при этом фиксированную точку зрения, не находясь внутри одного из наблюдаемых миров.

Название для выставки «Кто у меня мать на самом деле» Кузнецова случайным образом выбирает в книге по феноменологической психиатрии (Рональд Лейнг, «Разделенное Я») из фрагмента с описанием шизофренического бреда пациентки:

«Я родилась под черным солнцем. Я не родилась. Меня выдавили. Это не из тех вещей, к которым привыкаешь. Мне не дали жизнь, мне не давали жить. Она не была матерью. Я весьма привередлива в вопросе, кто у меня будет вместо матери»[3].

Если название выставки — случайная цитата, концепция выставки — эпиграф, то и тексты, служащие пояснением к творчеству, по мнению художницы, стоит писать после смерти автора. Кураторский текст может выступать только в качестве поэтического дополнения, который связан с сутью выставки не больше и не меньше, чем каждое отдельное представленное произведение. В любом другом случае словесное «объяснение» становится только преградой для чистого восприятия, вводит зрителя в заблуждение.

Для художницы важным автором является Георг Тракль, и истолкование, которое она считает уместным для своих работ, находит много общего с со способом истолкования стихотворений Тракля, предложенного Хайдеггером:

«Истолковать (erorten) подразумевает здесь прежде всего: указать на место, на местность (in den Ort weisen), подтолкнуть к месту. Далее это означает: обратить внимание на это место» [4]

Часто кураторский текст существует параллельно экспозиции, переводит акцент с объектов выставки на себя, хотя истолкование, наоборот, должно концентрироваться вокруг места — «изначальный смысл слова "Ort" (место) — острие копья, в нем все сходится». Место-острие должно соприкасаться с предельной концентрацией той поэтической сути, которая подвергается интерпретации. Истолкование выставочной экспозиции, в сущности, сходно с хайдеггерианским истолкованием поэмы:

«Поэма остается невыговоренной. ни каждое отдельное стихотворение, ни вся их совокупность не изъясняют всего. И все же каждое произведение говорит из совокупной целостности этой единственной поэмы и каждый раз сказывает именно ее»[5].


Даша Кузнецова, За дверью, 2018
Если пытаться выделить один объект из всей выставочной экспозиции, то он будет соотноситься с целым выставочным проектом в той же логике, которую обнаруживает Вальтер Беньямин при анализе отношений между поэтическим текстом и его переводом. Каждый объект выставки взаимодействует с местом средоточия интенсивностей, конституирующих выставку, «подобно тому, как тангента касается окружности мимолетно и лишь в одной точке при том, что не точка, а само касание устанавливает закон, согласно которому прямая продолжает свой путь в бесконечность». Так и кураторский текст, который предлагают Илья Смирнов и Даша Кузнецова, «касается смысла оригинала мимолетно и лишь в одной бесконечно малой точке, чтобы следовать своему собственному пути»[6]

Каждый объект выставки по-своему отражает ее суть, случайные конфигурации этих объектов устанавливают с ней новые соответствия. Хотя во время подготовки объекты складывались в единое целое произвольным образом и могли бы быть заменены другими, в итоге они все равно имеют между собой общую интенсивность, ведут в одно место в хайдеггерианском смысле:

«Язык поэтического произведения сущностно многозначен, и притом своим оригинальным образом. Мы ничего не услышим в поэтическом высказывании, если обнаружим в стихотворении лишь некий затупившийся смысл одного-единственного однозначного предположения»[7].

По этой причине Даша Кузнецова находится далеко от концептуализма и в творчестве часто обращается к «автоматическому рисунку, позволяющему перенести на бумагу формы, источником которых может быть фольклор, механика памяти, сон и пограничные состояния»[8]. Автоматическая практика показывает, что то, с чем работает Даша Кузнецова, больше ее личного опыта и полностью не может осознаваться даже ей самой.


Даша Кузнецова, У окна, 2018
Если обращать внимание на личный опыт художницы, то выставка «Кто у меня мать на самом деле» могла бы быть неправильно понята и проинтерпретирована через личную историю автора и его мировоззрение. Художница открыто признает, что религиозные и демонические мотивы выставки связаны с ее детством в религиозной семье и интересом к православной иконографии, однако было бы ошибочно ассоциировать ее творчество только с темной, мистической или культистской эстетикой.

Куратор Илья Смирнов поясняет:

«Mы решили избежать прямых отсылок, все-таки это современное искусство... Это просто живопись и скульптура»[9]

Художница борется с суевериями, иррациональными объяснениями смерти, страхами и экспериментирует с самыми разными формами: это не только иконографические изображения демонов или рисунки надгробий, но и карты снов, светлые нечеловеческие лики или нарочито детские рисунки.


Из личного архива художницы, фотограф Аглая Герасимова
Кураторская работа Ильи Смирнова с Дашей Кузнецовой над выставкой заключалась в отборе самих работ, составлении композиции из них, взаимодействии со средой выставочного пространства. Такая кураторская работа касается «вещей, связанных с физическим продакшном работ, с тем, чтобы вещи были на своем месте в пространстве»[10]. В ходе их совместной подготовки к открытию куратором вносились предложения о внесении спонтанных изменений в конфигурацию объектов будущей выставки: стеллажи куратор сжигал газовой горелкой, чтобы они выглядели лучше в экспозиционном пространстве.

Спонтанность и неконцептуальность художницы дополнялась интуитивизмом в кураторской работе. Обязанность художника и куратора публично изложить концепцию выставленных работ Даша Кузнецова и Илья Смирнов намеренно обошли, переведя дискуссию, приуроченную к открытию выставки, в обсуждение производственных и архитектурных аспектов экспозиции. Вместо художественного высказывания о произведениях они провели беседу о документации выставки, особенностях фотофиксации и техническому описанию экспозиции, онлайн- продвижению искусства и взаимодействия объектов со средой.

Произведения Кузнецовой могут быть интересны не тем, как они рефлексируют по отношению к истории искусств, и не тем, какое место они занимают среди модных интеллектуальных течений или социальной критики. Для художницы важно иметь возможность оставаться в стороне от социально-политической повестки и не вписывать себя в какой-то идейный контекст. Несмотря на это, ее работы все равно выглядят актуально. Илья Смирнов замечает: «Когда я впервые увидел Дашину практику, у меня сразу сложилось впечатление, что эти работы я мог бы увидеть в любой другой — европейской, американской — галерее, это абсолютно встроено в международный контекст, ее работы очень современные»[11]. Можно связать подобную актуальность с одной важной идеей Новалиса: «Когда некто говорит лишь ради того, чтобы говорить, он говорит самые оригинальные и правдивые вещи, какие только может сказать»[12].


Из личного архива художницы, фотограф Аглая Герасимова
Литература:
[1] Томас Метцингер. Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель Эго. М: АСТ, 2017.

[2] Сьюзен Сонтаг. Против интерпретации // Против интерпретации и другие эссе. М: Ад Маргинем Пресс, 2014. С.42.


[3] Рональд Лейнг. Разделенное Я. М: Академия, 1995. С. 217.


[4] Мартин Хайдеггер. Язык поэмы. СПБ: Летний сад, Университетская книга, 2014. C. 260.

[5] Мартин Хайдеггер. Язык поэмы. СПБ: Летний сад, Университетская книга, 2014. C 262.

[6] Беньямин Вальтер. Задача переводчика // Учение о подобии. Медиаэстетические произведения. М: РГГУ, 2010. C. 268.

[7] Мартин Хайдеггер. Язык поэмы. СПБ: Летний сад, Университетская книга, 2014/ C. 360.

[8] Описание выставки на сайте Винзавода http://www.winzavod.ru/calendar/exhibitions/kto-u-menya-mat-na-samom-dele/

[9] Интервью с Ильей Смирновым на Dailystorm https://dailystorm.ru/kultura/stellazh-budet-vyglyadet-luchshe-esli-ego-szhech

[10] Интервью с Ильей Смирновым на Dailystorm https://dailystorm.ru/kultura/stellazh-budet-vyglyadet-luchshe-esli-ego-szhech

[11] Интервью с Ильей Смирновым на Dailystorm https://dailystorm.ru/kultura/stellazh-budet-vyglyadet-luchshe-esli-ego-szhech

[12] Сьюзен Сонтаг. Эстетика безмолвия // Образцы безоглядной воли. М: Ад Маргинем Пресс, 2018. С. 34-35.


+7 925 253 19 57
unregistered@bk.ru
Сретенский бульвар 1, Москва
Made on
Tilda